Азбука 1982. Схема 7. Коммуникация

Будем считать, что в простейшей единице коммуникации мы имеем двух участников, один из которых играет роль инициатора коммуникации, а другой – роль понимающего содержание предлагаемого ему текста. Инициирующий коммуникант опираясь на видение объекта, на образ объекта, сформированный при непосредственном столкновении с объектом (или ситуацией в целом), строит текст для обращения внимания второго коммуниканта на объект с той или иной точки зрения. Общим условием потребности в построении текста выступает осознание значимости объекта и представления о нем не только для первого коммуниканта.

Возникает вопрос о том, что такое текст и каковы могут быть объекты описания. Текстом является любой организованный посредник между двумя коммуникантами (организованное движение тела, изображение бумаги и т. д.), который может выступить в роли передатчика сообщения. Но для этого свойства посредника должны быть изменены в соответствии с тем, что хочет передать инициативный коммуникант, а второй коммуникант должен расшифровать эти изменения и соотнести их с выражаемым содержанием. Если свойства посредника сами по себе не изображают, не отображают объект, не выражают содержание, то такой текст будем называть знаковым текстом. В ином случае, это будет символический текст.

В качестве объекта, к которому отсылает и который выражает текст, может выступать как внешняя человеку ситуация, так и сам он или созданные им представления. В коммуникации должны быть использованы такие изменения посредника, которые позволили бы понимать, к какому именно объекту отнесет вас текст.

Перейдем к раскрытию отдельных сторон коммуникации.

Остановимся на особенностях знака как специфического посредника в процессах коммуникации, используемого в функции средства решения коммуникативных задач.

1. Знак – это организованность, которая непосредственно воздействует на механизмы восприятия коммуниканта. Природная «дистанция» между коммуникантами преодолевается различным перечнем посредников, но без организации того из них, который «примыкает» ко второму коммуниканту, невозможно решение коммуникативных задач. Иначе говоря, преобразование морфологии посредника подчинено функции организации процессов восприятия, а затем и понимания в целом. Вторичным выступает организация промежуточных посредников и, в конечном счете, самого первого коммуниканта.

2. Знак это функционально определенная организованность. Непосредственно морфологическое в знаке не является существенным вне функции, которую играет морфология. Функция и функциональный анализ конкретной ситуации коммуникации могут привести к необходимости преобразования или замены имеющейся морфологии или организованности в роли морфологии. В связи с этим знак предполагает переход от морфологического анализа к функциональному, и синтезу этих составляющих анализа в процессах коммуникации. Непосредственность знака должна быть распознана как знаковозначимая непосредственность, как опосредствованная функцией. Непосредственность функции знака может быть введена путем фиксации функционального содержания в соответствующем языке (функциональное или функционально-нормативное высказывание). Поэтому организация использования посредника невозможна без явного введения функционально-нормативных ориентировок. Их отдельное существование и составляет то, что называют языком – систему правил употребления знаков, как посредников решения коммуникативных задач. Вторичным является использование образцов посредников в функционально-нормативной роли элементов языка. Трудности использования образцов (реальности посредника в качестве нормы) приводит к необходимости снимать ситуативность образцов. Достижение подобной цели сопровождается переходом от «изъятия» и описания реальных организованностей к их переводу в нормативное пространство языка и конструирование образцов (к созданию эталонов), которые могли бы реализовать сразу две функции – быть заместителями реальности и посредниками. Тем самым, эталоны должны сохранять достоинства реальных средств коммуникации и реализовать коммуникативную функцию в меняющихся условиях коммуникации и требований к средствам коммуникации. Решение этой задачи ведет к переходу от реальности знаков к их «делению» и рассмотрению знаков как синтетических комплексов. Если в случае артикулирования и графемообразования это очевидно, в силу линейного характера расположения знаковой морфологии, то при использовании тела человека как целостности в роли знака это менее очевидно. Иначе говоря, выделяются конструктивные элементы знака, каждый из которых значим лишь в связи с последующим комплектованием в синтетические организованности. Гибкость комплектования и его ситуатив^ ность при наличии постоянного арсенала знаковых элементов-эталонов ведут к такой организации наборов, которые максимально соответствовали бы вышеприведенным требованиям одновременного удовлетворения «реальности» и «внеситуативности» языка. Набор элементов-эталонов будем называть «парадигмой» языка. В общем случае деление может быть повторено в отношении самих элементов парадигмы (например, появление дифференциальных признаков в артикуляции и в фонемо восприятии).

3. Знак, как мы заметили, предполагает различные формы и степень парадигматизации, а, вместе с тем, и синтаг- мирование (структурирование знака, отвечающего решению коммуникативной задачи). «Чистый» тип использования посредника или полностью игнорирующий процессы парадигма- тизации и синтагмипования может быть лишь в процессе становления языка. В нем нерасчлененно и в природной форме реализуются знаковые функции и он представляет собою то, «ничто» будущего» в котором закладывается возможность будущего. Именно функциональная предопределенность использования посредника (реальность, ситуативность и внеситуативность при повторении употреблений посредника) и особенности самого «устройства» посредника и механизмов его порождения и восприятия (устройство человека) являются источниками вышеописанной трансформации знака.

4. Знак – это полиморфологическая «организованностью. Начиная с организации посредника, мы подчиняем и самих коммуникантов требованиям, вытекающим из необходимости «сохранить» знак как функционально-нормативную организованность. Иначе говоря, мы все подчиняем потребности реализации требований, вытекающих из нами построенного, знака. Поэтому мы организуем обучение коммуникантов и в них дублируем функционально-нормативную форму знака (создаем языковую способность). Она, языковая способность, сама реализуется на многих механизмах (восприятия, артикулирования, графемообразования и т. д.). Для решения коммуникативных задач мы используем многообразие посредников (доска, телевизор, снег и т. и.) и вынуждены «синхронизировать» участие многих и разнородных образований в соблюдении исходных функционально-нормативных знаковых требований. Эти требования охватывают как бы самый разнородный массив образований, претерпевающий изменение под их «влиянием». В свою очередь и знак, его преобразование могут изменяться в рамках вторичного учета особенностей этих образований. Однако это не меняет содержание вышевведенной характеристики знака.

5. Знак не развивается, а лишь доопределяется, а после изменения функциональных требований (не доопределения исходной формы их заданности), заменяется другим знаком. Организация посредника, следствием которой выступает подчинение всего участвующего в коммуникации «признакам» ставшего знака, приводит к консервации системы возникших организованностей. Тем более, что сами средства коммуникации строятся из установки на их внеситуативность. Поэтому изменение функциональных требований к употреблению знака в коммуникации сталкивает сложившуюся систему организованностей со спецификой этих требований, давая начало новому процессу складывания системы организованностей. Все прежние организованности проходят проверку на соответствие функциональным требованиям (в реальной практике или в ее критической рефлексии). В результате ставится задача или заказ на новую систему организованностей. Порядок ее создания историчен, но в теоретически осознанной форме соответствует первоначальным характеристикам знака и знакообразования (см. пункты 1–4).

Доопределяющий характер изменения знака осознаемся в настоящее время как синхроническая сущность языка. Полемика о диахроничности языка связана с неразличением планов функционального и морфологического анализа.

В заключении остановимся на типологии знаков. Основанием типологии могут выступить либо типы морфологии знаков, либо типы функциональных требований. Следует лишь отметить, что могут быть различные сочетания между использованием той или иной морфологии посредника коммуникации и количеством функций, реализуемых им. Например, каждой функции может соответствовать использование определенного посредника или один посредник организуется таким образом, чтобы реализовать многие функции. Так изображение реализует функции и метки, и замещения объекта. Семиотические изображения могут к тому же реализовывать функции абстракции и обобщения и т. д. Специальное значение для анализа имеет учет как собственно коммуникативных, так и внешних для коммуникации функций (организации деятельности, межличностных отношений и др.).

В рамках введенной схемы коммуникации мы выделим два фокуса её рассмотрения. С одной стороны, – это создание текста. Основным механизмом здесь выступает переход от плана сознания и принадлежащих ему смыслов к плану развертывания структуры текста. С другой стороны, это понимание текста, предполагающее переход от плана существования текста к плану сознания и смыслообразования в нем под воздействием текста. Методологически это означает, что после онтологизации схемы коммуникации мы имеем право строить для проекционного рассмотрения две фокусировки исходной схемы.

Производя расщепление коммуникативного анализа или анализа реальности деятельности с точки зрения методологического предмета коммуникации, мы оставляем возможность возврата в межпредметное рассмотрение реальности деятельности, что предполагает, в свою очередь, вовлечение в анализ других предметно-онтологических схем.

Следуя первой фокусировке, мы производим дальнейшее проекционные фокусировки. Так, подчеркивая текстополагание, мы выделяем оперирование со знаками. Будем оперирование со знаками в различных функциях называть мышлением. Следовательно, раскрытие типов употребления знаков и постепенное вовлечение других предметных рассмотрений реальности деятельности позволит построить многообразные представления о мышлении в деятельности. При этом каждое расширение средств анализа деятельности (теоретико-мыслительный анализ) должно сопровождаться фокусировкой на синтетических схемах с переходом к проекции, определяемой способом употребления знака. Иначе теоретико-мыслительный анализ потеряет свою специфичность. Тем самым, схема анализа такова: от межпредметных схем к фокусировке в рамках предметной схемы.

Какие же типы оперирования со знаками мы можем выделить в первую очередь? Какие внешние функции оперирования знаками существуют и определяют характер оперирования?

Первая функция – функция метки, в которой знак нужен лишь для отсылки к объекту. Если знак как любой посредник между объектом, первым и вторым коммуникантом (см. схему), организованный в соответствии с функцией и условиями ее реализации, позволяет обратить внимание второго коммуниканта на выделенный первым коммуникантом объект (ситуацию), то природа знака остается для коммуникантов безразличной к самому процессу коммуникации. «Естественные» знаки могут быть заменены «искусственными». Природа знака становится значимой лишь при появлении затруднении в решении коммуникативных задач (необходимое условие) и при установлении связи между типом организации посредника и генезисом затруднения (достаточный признак).

Вторая функция – функция абстракции, при которой знак отсылается не к объекту, а к его «стороне». Вместе с появлением функции абстракции начинается «эпоха» становления и развития мышления. Действительно, предположение о стороне объекта предполагает анализ и того, что фиксируется непосредственно как объект, и того, что фиксируется лишь в специальных процедурах различения сторон объекта, дополнительных и «уводящих» нас от объекта. Можем ли мы возвратиться к единому объекту после членений и в каких формах проводится деление? Как нам дан сам объект?

Традиция логического анализа и опыт методологических исследований показывает, что мы имеем в роли объекта совершенно разные образования. При непосредственной рефлексии ситуации деятельности границы целостности задаются указанием на отнесенность многообразия описаний деятельности к единой деятельности. В теоретической форме рефлексии (например, как результат нормативного описания деятельности при замещении материала непосредственной рефлексии) границы целостности объекта задаются границами синтетических схем-средств описания. Поэтому если результаты непосредственной рефлексии могут быть схематизированы (схематизация смыслов многообразия описаний ситуации деятельности), то эта смысловая схематика и выступает, при ее объективации, в качестве объекта, о котором можно что-либо сказать. Исторически сложилось так, что эта схематизация «производится» в плане сознания и она трактуется непосредственной данностью объекта коммуниканту. Естественно, что подмена объекта (реальности) смысловой схематикой в плане сознания становится источником многочисленных затруднений в коммуникации, если она не замечается и не различается в рефлексии коммуниканта, не используется определенным образом для организации коммуникации.

Смысловая схематика, рассмотренная как статическая структура, может быть деформирована, разложена, вторично собрана и т. д. Именно в этих процедурах лежит основа реализации функции абстракции. Деление смысловой схемы, выделение части, отнесение части к целому и рассмотрение части как части целого – позволяют придать части статус «стороны» объекта, к которой и относится знак. Вне явного выведения вышеописанной процедуры из плана сознания теряется возможность контролирования процесса появления абстракции и процесса реализации второй функции оперирования со знаками. Если же вторично процесс и результаты процесса становления абстракции относят к самим процессам сознания, то лишь в этом случае становится осмысленным традиционное рассуждение об абстракциях, «замечаемых» в самонаблюдении плана сознания.

Однако и этого недостаточно для рассмотрения абстракций, Объекты природы не даны сами по себе, вне отношений друг с другом. Поэтому мы можем знать непосредственно лишь то, что наблюдаемо в этих отношениях. «Принадлежащее» объекту природы должно быть еще раскрыто и отделено от других объектов, что предполагает дополнительные процедуры с материалом смысловых схематик. Именно на этом пути появилось представление о «проникновении» в объект и о процессе создания идеальных объектов на материале описания реальных отношений между объектами. Кроме того, мы сами входим в отношения с объектами в ходе их познания и результаты познания определяются характером указанных отношений. При нормировании нашего познавательного отношения мы «уходим» от природных, естественных форм отношения к объекту и всегда имеем проект познавательных действий, включающий то или иное представление об объекте и о наших познавательных операциях. Последние сами зависят от уровня развития проектной культуры (например, культуры экспериментирования). Показано, что только в ходе нормативной организации познавательных действии мы можем получить культурно значимые знания о мире. Тем самым появление абстракции опосредствуется

историей познавательной деятельности, ее методами и средствами и без этого контекста анализ проблемы абстракции теряет свою осмысленность.

Учитывая предыдущее, мы можем вернуться ко второму способу употребления знаков. В рамках исторически определенного этапа развития деятельности и при постановке задач, определенных возникшими затруднениями, нам необходимо осваивать результаты рефлексивных описаний осуществленной деятельности, в которой встречено затруднение. Получая этот материал и схематизируя его по критериям смысловой схематизации, мы затем создаем проекционные изображения смысловых схем или относим к схеме ее выделенную часть. Онтологизация (мы лишь позднее раскроем этот способ использования знаков, а пока лишь указываем на рассмотрение схемы как объекта) схемы и ее части (или схемы- проекции) возвращает нас в поставленную проблему. Благодаря онтологизации части схемы или схемы-проекции мы получаем абстракцию. В результате мы имеем несколько абстракций – схему-проекцию, то, к чему она относима в синтетической схеме, то, к чему относима схема-проекция в реальности, то, к чему относимо «выделенное» из синтетической схемы с помощью схемы-проекции. Даже того, что мы сейчас изложили, достаточно, чтобы по иному рассмотреть саму проблему абстракции.

Выделение того или иного в первоначальном представлении объекта определяется ситуацией развития деятельности. Однако оно имеет разные формы осуществления. Будем различать три формы: смысловое деление в плане сознания, смысловое деление вне плана сознания (в позиции исследователя) и значениевое деление. Третья форма появляется в том случае, когда на основе внешне выраженной смысловой схематики строится устойчивое многообразие «проекций» смысловой схемы, выступающее в функции словаря языка схематики. Иначе говоря, строится язык

описания объекта (мы не рассматриваем пока ситуацию работы с группами объектов). Этот язык используется для вторичной реконструкции целостности представления об объекте, целостности исходной схематики. Если построение словаря сопровождается дополнительными преобразованиями элементов схемы, что неизбежно в словарной работе, имеющей конструктивный характер, то вторичная схематика будет существенно отличаться от исходной. Но она может реализовать функцию организации материала смыслов. Иначе говоря, словарь языка схем изменяет процессы первоначального построения смысловых схематизмов, вводя соответствующие созданному языку критерии. Элементы языка схем, рассмотренные в онтологической функции формально, до отнесения к реальности, назовем значениями. Будучи средствами организации построения смысловых схем они, в то же время, становятся базой построения абстракций. Через отнесение к реальности они могут трактоваться как признаки объекта. Аналогично и для синтетических абстракций. При этом использование значений для раскрытия содержания признака подчиняется общим требованиям процедуры описания объекта.

Вышесказанное позволяет утверждать, что оперирование со знаком в функции абстракции различно в зависимости от того, как выражена сама абстракция (смысловым образом в плане сознания, смысловым образом вне плана сознания и значениевым образом).

Третья функция – фукция замещения, при которой знак является не только средством коммуникации и мышления, но и может быть принят как изображение объекта и использован вместо него в мышлении. В исследовании мы описали процесс создания языка схематизмов, могущих реализовывать функцию замещения, которая распадается на функции изображения и собственно замещения.

Изобразительность знака –- выражение, указывающее на условность данной функции. Непосредственное изображение (см. искусство) осуществляется вне явного подчинения изобразительной деятельности семиотическим требованиям и в ней семиотичность слита с иными моментами изобразительных действий. Восприятие картины построено по образцу восприятия реальности. Когда же изобразительная деятельность вводится в контекст реализации семиотических требований появляются условности, выраженные наиболее отчетливым образом – в парадигматической работе, при создании словаря. Совместное существование изобразительной работы как «морфологии» (см. категории системного подхода) и семиотических функций изобразительной работы и приводит к оформлению изобразительной работы в ее новую форму осуществления. В результате условность схематизированных изображений не препятствует трактовке их как изображений. Потеря непосредственности окупается приобретением достоинств языковой системы. Например, графический материал становится знаковым, системой средств знакового оперирования. Если преобразования посредников позволяют перевести движения внутреннего плана сознания в форму внешне выраженного мыслительного движения, то и преобразование графических структур в знаковые структуры позволяет перейти к рассмотрению оперирования с ними как мышления.

В реальной коммуникации взаимосоотносятся все четыре плана: план сознания и смыслов в нем, план внешней представленности смыслов при помощи графики и т. п., включая и употребление языка в той же подчиненности выражению смыслов, план знаковых форм использования изображений и план «обычного» языкового оперирования. Наиболее очевидно это в методологической коммуникации. Но вместе с изобразительностью графики мы имеем психический эффект неразличения изображения и изображаемого. На этом основано все наше непосредственное познание. Именно указанная неразличенность воспроизводится и в мышлении с помощью семиотизированных изображений, составляющая основу функции замещения.

Характерно, что функция замещения вводится традиционно и в оперировании «обычными» знаками. Однако следует подчеркнуть, что без вышеприведенного рассуждения приписывание знакам функции замещения и реализация этой функции становится малораскрытой и не убедительной.

Только при условии парадигматизации (образования словаря и правил его употребления) оперирование со знаками превращается в мышление. Реализация функций метки и абстракции позволяет непосредственно относить знаки к реальности и не вводить нормативные критерии в оперирование со знаками. Если же абстракция создается мышлением, а затем лишь относится к реальности, то такой вид реализации функции абстракции предполагает реализацию и функции замещения, что невозможно без парадигматизации изображений. Замещение же вне мышления (восприятие) мы не относим к знаковому замещению.

Четвертая функция – функция обобщения. При этом знак относится не к отдельному объекту, а к группе объектов. Отдельный объект группы имеет свое значение не сам по себе, а как принадлежащий группе.

Понятно, что реализация функции обобщения приводит и к необходимости построения «обобщенного заместителя» группы объектов. По технологии создания «идеального» объекта этот процесс идентичен построению абстракции на материале схематизации смыслов. Новое состоит в том, что в создании заместителя группы объектов, к которому относится и знак, более явно выделяется процесс парадигматизации и употребления элементов парадигмы для создания синтагматических структур-высказываний. В обычном употреблении терминов этот процесс синтагмирования выглядит как реконструкция объекта по его абстракциям. Синтезирование абстракций вводит нас в новый план мышления – в синтагматические процессы, в процессы построения текстов. Это уже не комбинирование знаков, с опорой на непосредственное видение реальности, а многоплоскостное отнесение текста к синтетическим идеальным образованиям, а через них – к реальности. В обычной практике два слоя отнесения сливаются или различаются неявно. Построение же изобразительных знаковых структур позволяет сделать многослойное отнесение явным и очевидным. Изобразительные знаки совмещают в себе как функцию средств мышления, так и функцию замещения объекта. Это выступает мощным средством как организации мышления, так и его формирования.

Пятая функция – функция организации знакового оперирования и, прежде всего, построения знаковых структур. С внешней точки зрения суть реализации данной функции состоит в том, что, имея тот или иной текст, мы «автоматически» получаем соответствующее его содержание. Структурирование знаков означает структурирование содержания. Поэтому структурирование текста становится ответственным делом. Оно либо помогает решать коммуникативные задачи, либо затрудняет их решение. В зависимости от вида коммуникативной ситуации, определяемого деятельностной функцией коммуникации, требования к структурированию текста будут теми или иными. Но именно в связи с этим появляются требования и к самим знакам, которые должны «подходить» к тексту того или иного типа. В зависимости от «устройства» знака процесс построения текста примет тот или иной характер.

Простейшим примером связи знаков служит введение нового знака как дополнительного к прежним. При этом прежняя характеристика присоединяется к новой. Естественно, что описание объекта не может сводиться к перечислению его характеристик.

Другим примером связи знаков является введение Нового знака для «раскрытия» содержания прежнего знака. Тем самым синтетическое содержание первой характеристики расчленяется и демонстрируется перечислительным или иным образом.

Третьим типом связи знаков выступает указание на принадлежность прежней группировки знаков единому целому.

Следовательно, вводится принцип соотнесенности отдельных характеристик в отнесении к целому объекта.

Следует подчеркнуть многообразие способов связи, обусловленных техникой создания и употребления объектов мысли. Без учета этого нельзя раскрыть конкретные способы структурирования текста. Исходя из этого, мы вводим принцип соотнесения процесса построения текста и его понимания с нормативной картиной соответствующей деятельности, в которой возникает необходимость коммуникации.

Среди всех способов структурирования текста мы выделяем тот, который соответствует требованиям логики восхождения (см. схему 10, 11).

Следует подчеркнуть, что оперирование со знаками подчиняется всем вышеупомянутым функциональным требованиям и только так они включаются в целое процессов коммуникации. Коммуникация и мышление находится в отношении включения второго в первое. Это утверждение определено соотнесением методологической схемы коммуникации с ее частной проекцией. Фокусировка на мышлении позволяет представить знак со способами его употребления (в рамках введенных выше функций) как элемент системы средств мышления. Будем его называть предикатом, так как только с его помощью можно что-либо судить об объекте.

Рассмотрим особенности типов мышления: мыследеятельность и чистое мышление.

Термин «мыследеятельность» относим прежде всего к тому слою коммуникации, который соответствует мышлению. Отличие от мышления состоит в том, что явным образом вводится внешняя функция коммуникации. В данном случае это – функция деятельности в плане действительности мышления в отличие от реальности деятельности.

Тем самым участник коммуникации строит в плане действительности мышления ту деятельность, в которой мысленно принимает участие. Его участие в деятельности и построение самих ситуаций деятельности в мышлении создают специфические особенности мыследеятельности.

Построение в плане действительности мышления ситуации деятельности подчиняется поставленной перед мыследеятельностью и деятельностью, в которой осуществляется коммуникация и мыследеятельность, задаче. Поэтому построение ситуации деятельности в действительности мышления зависит от особенности тех задач, которые могут быть поставлены перед мыследеятельностью. Сама потребность в мыследеятельности определена возможностями мышления в отношении деятельности и необходимостью в коллективных формах деятельности и мышления. Если рассматривать построение текста вне присутствия второго коммуниканта как случай «разорванной» коммуникации, то это предполагает продолжение и окончание процессов коммуникации с вовлечением других участников коммуникации. Тем самым, в мыследеятельности сообщение является охватывающим функционирование (не развитие) деятельности, а сама мыследеятельность используется для развития деятельности. Иначе говоря, как и всякая коммуникация, предполагающая решение рефлексивных и других задач развития, коммуникация с введением мыследеятельности рассматривает действительность деятельности в качестве материала для анализа, для решения рефлексивно- критических и нормативных задач. Деятельность предстает (служебным звеном, введенным в мышление.

Введение деятельности в план мышления приводит к зависимости хода деятельности не только от реальных условий деятельности, но прежде всего от опыта, методов и средств мышления и особенностей ситуации коммуникации. Результаты мыследеятельности поэтому требуют конкретной реальнодеятельностной проверки.

Мыследеятельность возникает при решении рефлексивных (исследовательских) задач. Именно там необходимо восстановление картины осуществленной деятельности. Но рефлексия ретроспективна, тогда как при решении задач на нормирование, программирование деятельности требуется выявить критерии реализуемости программных установок для собственно программ. Проспективные задачи и являются теми задачами, которые обеспечиваются мыследеятельностью. Чистое же мышление составляет основу мыследеятельности.

Другими внешними функциями для коммуникации и мышления являются собственно программирование и критика. В процессе программирования мыследеятельность, как сказано выше, выступает в качестве служебного звена. Специфическими же выступают функции и процессы построения картины будущей деятельности и перевода картины (знания) в ранг предписания. При этом степень определенности программы может быть различной: норма продукта (целеполагание), регламентация стадий получения продукта (планирование), построение организационной структуры (орг. проект); построение структурного изображения будущей деятельности, переход к процессуальной картине будущей деятельности и персонификация по позициям предписаний (индивидуальные задания).

Эти процессы обеспечиваются механизмами мышления в его специфической (конструктивной) форме. Аналогично мышление используется при построении средств критики (нормативное конструирование и нормативное описание). Эти конструктивные полагания содержаний действительности мышления будем называть «чистым мышлением».

Чистое мышление легко переводимо в логически организуемое мышление. При мыследеятельности правилосообразность «мешает» свободе создания ситуаций в рамках программной установки. Мыследеятельность создает новые ситуации на основе проблематизации прежних программных установок, что учитывается в дальнейшем программировании.

Перейдем к особенностям коллективного мышления в отличие от индивидуального мышления.

Прежде всего предполагается участие многих мыслителей. Их соорганизация определяется функциональным вкладом в реализацию требований функциональной схемы мышления. Иначе говоря, любая часть функциональных содержаний, которая может быть «взята на себя» одним или несколькими участниками решения мыслительной задачи, выступает как источник преобразования единого мышления в коллективное.

Распределение содержания схемы мышления по участникам коллективного мышления сопровождается преобразованием двух типов: с одной стороны, специфика части функциональных содержаний» обособляющихся от целого содержаний зависит от особенностей человеческого материала, выступающего в роли морфологии, а, с другой стороны, степень определенности функциональной схемы, ее преобразование зависит от исторического развития реализации функциональных содержаний. Так опыт мышления может быть воплощен в новые функциональные схемы посредством критического анализа причин затруднений в мышлении. Функциональные схемы рождаются в процессе одностороннего, предметизированного освоения опыта мышления и деятельности. Будучи стороной деятельности (и коммуникации) мышление зависит от хода становления и развития деятельности. Тем самым, изменение функциональной схемы мышления определяется не просто практикой мышления и его критического осознания, но и прежде всего практикой мышления в деятельности. Относительная автономизация мышления, также как и коммуникации и т. д., не разрывает те морфологические образования (люди и др.), которые вовлекаются в реализацию частей функциональных содержаний деятельности, не вошедших в части, соответствующие мышлению.

Необходимо подчеркнуть, что единые схематизмы деятельности (функциональные структуры) могут возникать либо в начале изучения деятельности, когда еще нет предметизации анализа деятельности, либо в результате синтеза частных функциональных отображений деятельности. Следовательно, реальная ситуация в развивающейся деятельности всегда неоднородна по набору средств изучения и организации деятельности. Схемы мышления, рожденные в специфической практике организации мышления, могут не учитывать становление и изменение других однопредметных функциональных схем как средств организации деятельности и мышления. Те, кто пользовался и изменял эти схемы, могут незаметно даже противопоставляться другим мыслителям, работающим в иной предметизированной практике. Тем самым, переход к коллективному мышлению, характерный для XX века, суть лишь один из типов «расщепления» единого мышления с его предметизацией и дальнейшей организацией предметизированных мышлений отдельных участников распределенного мышления. Изменение сложно организованного мышления зависит от построения методов и средств «сборки» однопредметных схем или схемозамещений материалов исходных схем. Эта сборка выделяется как специфическая деятельность организатора коллективного мышления на стадии построения средств организации коллективного мышления.

Особенностью коллективного мышления является зависимость процессов мышления от соответствия функциональным требованиям морфологических образований, вовлекаемых в мышление. Поэтому один мыслитель, реализуя одно сочетание типов употребления знаков, легко приходит в противоречие с другим мыслителем, использующим другое распределение типов употребления знаков. Согласованность мышлений отдельных участников коллективного мышления зависит от согласования функциональных требований, предъявляемых каждому и от согласованности между функциональными требованиями и морфологическими особенностями мыслителей.

Обученный участник коллективной мыследеятельности суть такой мыслитель, который соответствует принятым нормам мышления определенного участника коллективного мышления. В общей форме это предполагает владение функциональной схемой для коллектива и для отдельного участника, различение специфики мышления (его отличие от деятельности, от коммуникации и т. д.), умение использовать все различения при принятии решения и его проведении в жизнь. .

Частным типом коллективного мышления является коллективная мыследеятельность. Ее характеристика складывается из характеристик мышления, мыследеятельности и коллективного мышления.

Рассмотрим теперь общие сведения о логической организации мышления. Для этого прежде всего реконструируем свойства мыслительного действия и, затем, типы связи действий.