Анисимов О.С. Наука и интеллект

В ХХ веке ускорился процесс насыщения всех видов практики интеллектуальными процессами и механизмами. В начале текущего века интеллектуализация стала приобретать индустриальные формы, особенно в связи с насыщением информационными системами. Такая концентрация информационными инструментами и процессами анализа их применения, использование интеллектуального потенциала в механизмах принятия решений с приоритетом решений стратегически значимого типа стимулировали внимание к субъективным условиям успешности и эффективности осуществления управленческих циклов в целом. Рефлексия сложившейся ситуации затронула самые разные моменты интеллектуальной практики, как в прагматической направленности, так и в надпрагматической направленности, в частности в сфере науки. Но качество рефлексии остается слабым, а усилия прилагаются в основном на начальные этапы аналитики, сохраняя их случайность, эмпиричность, проходя мимо существенных факторов самой интеллектуальной работы. Большие дискуссии касаются темы «искусственный интеллект». При этом уровень обсуждений остается предварительным, вне использования критериев неслучайности аналитики. Сохраняется инерция игнорирования потенциала культуры мышления, а обращение к математическому моделированию и даже к логике ограничивается поверхностным извлечением доступных для неподготовленного сознания случайных и несущественных признаков. Поэтому получаемые результаты обсуждений имеют временную значимость и легко вытесняются новыми версиями. Даже в сфере науки сущностные характеристики ускользают из внимания тех, кто организует движение науки и обязанность понимать природу науки в попытках предопределять стратегию развития научной сферы. Естественно складывается кризис организационно-управленческой мысли в сферах интеллектуального производства.

Возникает вопрос о том, что делать и куда и как направлять усилия для нейтрализации кризиса, для качественного использования прилагаемых сил, для существенного роста эффективности. Но в философии ответы даны давно и их более специально оформила современная методология. Если напомнить тезис Платона, который утверждал, что любое нечто имеет свою «идею» и только уподобление ей ведет к совершенствованию. Уже Сократ поставил перед необходимостью искать в версиях «истину», преодолевая уровень мнения. Гегель разработал свой великий «метод», позволяющий приходить к истинному знанию. Тем самым, учитывая первоначальные результаты и процессы их получения следует идти дальше, к неслучайному, к высшим формам неслучайности процессов в получении подлинно неслучайных результатов. Методология подчеркнула роль критериев перехода к неслучайности и особенно выделила роль арбитражной позиции в дискутировании и перерастания в позицию «метаарбитра», в которой формы мышления обретают свою «логичность», а содержание – «онтологичность». Более того, сама практика теоретического конструирования в науке, как подчеркивал Кант, предполагает «априорность», внесение неслучайности как таковой. Остается квалифицированно рефлектировать теоретический опыт и выделять разные уровни неслучайности. В немецкой классической философии это было осуществлено, особенно в работах Гегеля, а в методологии, с середины ХХ века, многие моменты форм и технологий были раскрыты. Оставалось оформить высшие формы неслучайного мышление, и они стали предметом разработок последних десятилетий в ММПК, появилась тема «абсолютное мышление», подхватившая усилия Гегеля для нужд познания истины в науке и внесения неслучайности в стратегическое мышление (начиная с 1999 года). Однако такие разработки оставались не поддержанными основной массой аналитиков и ученых, сохранявших инерцию тех взглядов на мышление, на интеллект, которые были материалом для критики немецких классиков. Акцентировка на наследие Гегеля не была поддержана и в среде методологов ММК. Тем самым, наш тезис состоит в простоте призыва Сократа – искать пути преодоления случайного уровня мышления как условие разрешения всех накопившихся проблем в интеллектуальной практике. Тем более, что ориентиры были даны предшественниками и накоплен опыт следования указанному пути.

С чего начинается наука? Она начинается после преодоления ограниченности эмпирическго познания, созерцания, наблюдения и фиксации происходящего, превращающегося в материал для теоретического конструирования, замещающего материал. Конструирование предполагает внесение априорности, внесение мыслительной гипотезы о том, что составляет неслучайное, скрытое в материале. Гипотеза требует подтверждение по Попперу или опровержения. Поэтому выделяется эксперимент для доказательства-опровержения. Рост научного знания состоит в замене менее подтверждаемого более подтверждаемым, но все равно мыслительного конструкта. При этом конструктивность состоит не в схематизации материала, а в замене на языковые абстракции. Замена совмещена с утверждением о сохранности значимости материала и тогда теоретик вынужден соотносить принципиально разные моменты, материал и конструкт, результаты уподобления и конструирующего произвола в процессе доказательства и опровержения, по Лакатосу. Принятие решения об «отождествлении» остается условным, но позволяет считать содержание конструкта «существенным», выявленным через конструирование, глубинным в соотнесении с поверхностным, сущностью относительно явления. Оставляется возможность опровержения, но с учетом опыта доказательности. Когда создается «принципиальное», высоко общее замещение, то оно меняет всю ситуацию начальных замещений, создает переход к новой парадигме, по Куну.

Мы видим, что соотнесение материала и средства научного мышления, так как конструкт выступает средством в отождествлении и претендентом на «глубокое», сущностное знание, соответствует общей форме мышления по Аристотелю, соотнесение «субъекта» и «предиката». Раскрытие материала эмпирии, постижение внутренней динамики предполагает использование многих предикатов, средств языка теории. Поэтому для теоретика характерным выступает синтезирование понятий и в научно-предметном синтезе преобладает «структурный» принцип, опирающийся, по Канту и Гегелю, на мыслительный механизм рассудка. Рассудок учитывает эмпирический материал, который обладает неизбежной ситуационной случайностью, и вносит момент случайности в само конструирование. Кант стремился избавиться от такой случайности, но не смог в версии «чистого разума» и за это был подвержен критике со стороны Гегеля. Началом преодоления выступает переход от научных теорий к философским онтологическим конструктам. Это позволяет преодолевать ограниченность потенциала существенности в научных теориях, особенно при учете многих научных предметов. Знание о «нечто» в науке сначала является односторонним, затем многосторонним. Но истина требует полноты сторон и акцентов и это ведет к философскому знанию. Оно затем используется для дополнительных научных разработок как ориентир интегрального типа при соотнесении с дифференциальными коррекциями. О тогда понятно, что научная сфера должна иметь свои дифференциальные сектора и интегральный сектор, с возможностью разных версий интегрального, но с возможностью преодоления многообразия версий в рамках устремленностью к истине, которая всегда одна. Соотнесение многих наук с философией и логикой, обслуживающей высший уровень неслучайности мышления в дифференциальной зоне и в интегральной зоне является неизбежным. Поэтому нужны и «формальная», дифференциально направленная с опорой на рассудок, и «диалектическая», интегрально направленная с опорой на разум, логики. Истинное знание возможно лишь при приоритетности диалектической логики. Слабая развитость диалектического мышления в науке, в том числе в звене создания понятийных парадигм, оставляет общий потенциал науки в обществе. Именно в такой логике, введенной методом Гегеля, завершается путь познающего мышления и «чистого разума».

Как мы видим, путь конструирующего мышления в ходе обработки эмпирического материала составляет «базисный процесс» в сфере науки. На этом пути выделяются этапы фундаментального и прикладного научного исследования. Прикладная составляющая появляется в кооперативной связанности науки с практикой. Предпосылкой выделения выступает практика экспериментирования, в которой высокую значимость обретает введение акцентировок как в эмпирическом материале. Так и в содержании теоретического конструкта. Акценты позволяют найти связанность с практическими проблемами, создающими заказ на фокусированное исследование, в том числе и на совмещенность многих акцентов. Значимых в практике. Но именно фундаментальная наука является опорой в организации прикладных исследований, внесении в них необходимой неслучайности.

Развертывание базисного процесса в науке сопровождается порождением многих вторичных потребностей, которые обеспечивают реализацию функций новых этапов базисного пути. Эти потребности касаются как моментов внутри базисного процесса, так и внешних условий преодоления затруднений в каждом из базисных процессов. Масштаб обеспечения в моментах объективного и субъективного типов могут вести к созданию сложных сервисных систем. Объективная составляющая может выражаться в создании устройств типа синхрофазотрона, требующего особой индустрии, чтобы обеспечить порождение спланированных явлений для проверки гипотез. В субъективном измерении может появляться особая модификация сферы образования для подготовки профессионалов научного поиска. При акцентировке на анализ данных может возникать информационная индустрия. А в рефлексии научного процесса может выделяться особая модификация аналитической практики для своевременного совершенствования научной работы. И т.п. Появляются не только лаборатории, но и институты, различные интеллектуальные комплексы с их материально-техническим и экономическим обеспечением. Однако «надстройки», в том числе и органы управления, академия наук и т.п. должны иметь свое предназначение и тип вклада в движение базисных процессов. Результативность творения в науке связана с факторами таланта и возможностью его самопроявления. Проявление в среде ученых включают в себя как создание научных школ, так и самоорганизацию ученых и всех участников поисков, возникновение сетевых единиц. Однако ценность неслучайности в мыслительных самовыражениях в подчинении миссии науки ведет к особой роли организации процессов, управления и возникновения иерархических надстроек над творческим базисом. Соотнесение этих сторон диалектического противоречия выделяет ценность не только согласовательности, но и устремленности к гармонизации ради эффективности бытия коллективов и всего научного сообщества, ответственности перед практикой, обществом в целом. Тем более, что сама стратегическая направленность на развитие науки предъявляет сообществу ученых соответствие нужному уровню самоопределенности в сфере науки с учетом особенностей каждой деятельностной позиции, места вклада в успех целого. Это выделяет внутреннюю идеологическую составляющую в обеих измерениях, сетевой и иерархической, выделение и специфической этики ученого. Самоопределение участника научного процесса относительно сферы в целом и ее частей, включая место приложение сил, предопределяет участие в совершенствовании и развития целого и частей целого, проявление критичности и инновационности ради общего сферного блага.

Наряду с этим сама работа ученого включала огромное число фиксаций, подсчетов, интерпретаций данных и т.п. При росте массивов данных и совершенствовании информационной техники возникла необходимость рутинизации оперирования данными и «передаче» типовых процедур технике. Возникла предпосылка тематизации этого процесса и выделился термин «искусственный интеллект». Чем более совершенными становились программы для ЭВМ и иной техники, тем больше возникал соблазн именовать работу технических устройств как интеллектуальную. Постепенно энтузиазм привел к утверждению о возможности соревноваться с естественным интеллектом, интеллектом человека. Этому способствовали и успехи изучения поведения нервной системы у животных, например, у Анохина. Теоретическое конструирование у физиолога достигло высокого уровня и картины внутримозговых процессов во многом напоминали интеллектуальные процессы у человека. Интерпретация данных включала многие заимствования из психологии интеллекта и даже мышления. Значительные неразличения физиологических и психологических картин в рамках интерпретаций проявляли своеобразие наивного неразличения языков, семантических оснований. Ответственность за неразличение могли взять лишь те, кто хорошо владел парадигмами и методологической базой в языковом пространстве. Обычные исследователи легко вводили такие термины, как «язык мозга» животного, хотя термин «язык» адекватен в употреблении только человека. У человека мозг может рассматриваться в предмете физиологии, как и любой естественный механизм мозга у живых организмов. Но у человека он выступает в функции «морфологии», то есть наполнителя места для интеллектуального механизма, возникающего в условиях влияния языка на потенциал модификаций физиологических механизмов. Мозг человека качественно отличается от мозга животного, но остается мозгом, а возникает новый тип явлений – психических. Лишь различные варианты похожих проявлений мозга человека и животного создают повод интерпретировать физиологическое психологически. В психологии инерция неразличения привела к различению «низших» и «высших» психических функций. Тем самым, исходное основание устремленности на создание «искусственного» интеллекта связано с языковыми неразличениями и особенно неразличением онтологических картин в предметах физиологии и психологии, а также психологии и культурологии, социологии.

В то же время, Гегель дал ориентацию в смене предметных парадигм в своем учении о «духе» в рамках внутренних дифференциаций в предмете философии. Он показал качественное различие содержания мысли в учении о природе и в учении о духе, перерастание признаков природности в признаки надприродного уровня, в которых природное остается в подчиненном положении. Диалектика развития или «вертикальная диалектика», в отличии от диалектики «горизонтальной, включает качественный переход, порождение нового качества на базе прежнего. Но если рассматриватьвсю совокупность переходов в рамках универсума, то все пороэжения рассматриваются уже как «актуализации» «потенциального в исходном. Поэтому не у природного актуализируется потенциал надприродного, а у универсума началом выступает «чистый потенциал», в котором потенциально существуют все будущие уровни развитости универсума. Пройдя путь обретения природности универсум актуализирует надприродное. И т.п. Но такие различения являются уделом не физиологии и психологии, а философии. Важно лишь понимать качественные различия в уровнях. Когда говорится об искусственном интеллекте, то подчеркивают те особенности интеллектуальных процедур, которые раскрывают именно присущее физиологическому, природному, хотя и на высоком уровне сложности. Для психологического уровня характерны такие явления, как уподобление, идентификация, интерпретация. Если уподобление максимально похоже на тип отношения «нечто» к другому «нечто» в природе, то идентификация и интерпретация возникают лишь в языковой среде, в ходе освоения языка, коммуникации. Именно это раскрывает Гегель в «Философии духа», «Феноменологии духа». Не постигший гегелевское воззрение человек по наивности будет осуществлять смешения и неразличения качеств. Искусственный интеллект остается лишь «машиной» того или иного уровня сложности. А человек уже не машина и выходит за рамки природной необходимости, имеет «свободный» дух различного уровня развитости, могущий быть адекватным и неадекватным в зависимости от отношения к реальности, положительного или отрицательного. Человек может быть носителем добра или зла, в отличии от животных, механизма которых проявляются в рамках необходимости. Остается внимательно читать и понимать Гегеля, убеждаться в его правоте по ходу анализа дискуссий в науке и философии. Интеллект человека рефлексивен, в отличии от интеллекта животного и в рефлексии человек освобождается от первоначальной «необходимости», порождая иную форму необходимости, надиндивидуальную и далее универсумальную. Человек именно принимает решение в рефлексии действий и может самокорректироваться под надиндивидуальные критерии, реализовывать требования культурно-духовного кода. Но человек может и созидать машину, чем-то уподобляя ее себе, но не таким способом, как в воспитании и самовоспитании, собственно человеческом поведении. Только человек может постигать истину и быть ученым, философом, методологом, аналитиком, управленцем и т.п.